— Так на пять лет все расписано! — Веснян-вавул, по бабьи всплеснул руками — Княжий наказ, на гербовой бумаге,с печатью! Ну никак не могу, вот рубашку на себе рву, крест целую, но не могу ничего поделать! Окстись Лядина!
Лядина молча дернул свою торчащую во все стороны бороду, и в самом деле похожую на куст дикого поля. И перевел свои узенькие щелочки глаз на грудь вавула. Рвать рубаху тот и не порывался. Лядина сильно, можно сказать до одурения не любил с вавулами речи разводить. Вот и сейчас он дурел, пряча белеющие бешенством глаза за бронею век. Не поднимая взгляда, тихим голосом, от которого его мужички бы уже забегали с испугу бледные, Лядина повторил:
— Колобронь хочу. Или пойду в другой град. — сказал, и как дверь в зиму отворил. Заледели все. И лицо вавула, и лицо цехового кмета, что буравил взглядом спину Лядины, руку с самовзводного пистоля не снимая.
— Вот зря ты так. Хорошо же дела делали, а ты… — начал было вавул, и тут как бы спохватился — А знаешь, есть у меня для тебя особливое дело. Коли сговоримся, Лябедь твой!
Лядина запустил пятерню в бороду, сминая облегченную улыбку. Колобронь штука нужная, но он и грузовозу бы был безмерно рад, а уж о вездеходе мечтал только осторожненько… А Лебядь! Это ж! Ух! Лядина дернул себя за бороду, боль помогла сосредоточится. Он немного подышал полной грудью, и продолжил разговор.
Тем же вечером, Лядина все слова Весняна пересказал в тесном кругу. Шайка Лядины уже двенадцать лет ходила от града к граду, с тех пор как князь Владимир в городе Солони кинул клич до охочих людей, кто готов повоевать. Шесть лет война была хорошей — драк мало, а стол княжеский. А как война кончилась, распались охочие люди на шайки, и пошли войну искать. И находили. За вторые шесть лет трижды шайка Лядины меняла названия, потому как трижды шубаш менялся. Первого свой же бронеход подавил. Второй в грудь три выстрела от ручного самострела принял. И еще смог бой на ногах закончить. И вот теперь шабаш Лядина. И сравнивать шайке есть с кем, трудно с мертвыми ровняться, они в могиле всегда выше кажутся. Вот и ближний свой круг, Лядина не сам выбирал. Скорее уж это они его выбрали. Все ветераны, все с самого начала в шайке, все они Лядину приводят в неистовое одурение. Уже через полчаса на них глядючи, Лядине хочется убивать так, что он даже моргать забывает. Но Лядина дергает себя за бороду, прикрывает веки, смотрит в пол, и слушает.
Слушает Щищу, с крысиной мордочкой и бегающими глазками. Щища в шайке снедью да железом заведует. Это если кто спросит. На деле он с ворьем да скоморохами якшается, сплетни собирает, да приворовывает. Угрин, с грудью шириной как две Лядины, до глаз черной бородой заросший, в бой с штурмружьем ходит, что твой кмет. А напротив Балий, как осторожный рыжий лис, каждое слово обнюхивает. И вятское его лицо, и до этого улыбку видевшее реже, чем княжий стол каликов перехожих, сейчас и вовсе скривилось так, как будто ему псы нутро жуют. Лядина дернул себя за бороду, и закончил рассказ:
— Дальше я подождал, что он скажет. Он ничего не сказал, только византийские штучки свои “Решай шубаш, сейчас решай, а то у меня таких шаек как твоя, за забором уйма, только свистни! Упустишь дело!” — Лядина прикрыл глаза, вспоминая — А сам руки под стол прячет, как будто утаить что хочет. Ну я подумал и сказал что тогда через четыре дня у Сенькиного Погоста. Заодно и отпразднуем. Но Лебядь ставь так, чтобы я еще на подходе его видел!
— Это ты зря. — неожиданно отозвался Щища — Зачем так говорить, как будто плохое задумал. Особливо если задумал.
— Да серчаю я на него, — Лядина помолчал, словно сомневаясь говорить или нет, — Намедни пришел ко мне Ослоп. Ну длинный такой, в том году мы его у кочевых отбили, за нами увязался. Он еще бронебойную пищаль в бою несет. Ну вот, он. И говорит, мол ходил я в город, и мимо меня едет на коложире серебрененом Веснян-вавул с двумя девками в парче. На меня им пальцем кажет, и говорит «Смотрите, умет из Лядиной шайки!». И дальше умчал, я ничего сделать не успел, за слово с него не спросил. Прости шубаш. Ну я ему говорю, дескать правильно ты все сделал, если кому спрашивать, так мне.
Угрин наклонился к вятскому, и вполголоса пояснил:
— Уметами тут помои называют, — и уже громче, — Кхмет — умет, смешно сложил.
Но сам Угрин при этом не улыбнулся.
— Вся шайка про тот случай знает, — добавил Щища
— Три дня поговорят и забудут, — отмахнулся Балий, — К делу! Значит вавул просит разбойничков накрыть, и Лябедя за это сулит. При том особливо желает, чтобы из разбойничков никто живым не ушел. А Лябедя он нам не в городе отдавать будет, а за шестьдесят верст. В тихом месте…
— Не знаю я про схроны разбойные никакие в округе. А вот то, что там монастрыские железо на старых городищах копают, слышал. Уж не туда ли нас Веснян шлет? — прошипел Щища, прям как твоя змея.
— Сенькин Погост на мертвом городе стоит, там камня битого чуть не горы насыпаны, и овраги есть, куда бронеход упрятать можно! — прорычал Угрин, — Плохое место.
— И про разбойничков я последнее время мало разговоров. Уж точно на Лебядь не награбили, — не унимался Щища.
— Мясом поманить, волком назвать, а потом и шкуру снять, — покивал Балий.
Лядина прикрыл веки, не на секунду не ослабляя внимания. Сейчас эти трое разгрызут этот орех, как чудные белки изумруд, а потом скажут что именно надо делать. А он все выслушает, запомнит, и постарается заставить своих “уметов” сделать именно так.
Ведь он же шубаш. Он тут главный.
Через три дня.
Веснян вознес хвалебную молитву своей предусмотрительности, и открыл бутыль сладкого Византийского вина. Уже третью. Очень хорошо что Веснян настоял на том, чтобы ехать на своем удобном коложире, с мягким ходом, удобными сиденьями, водителем и главное — ледником с вином. Иначе путешествие могло бы выйти невыносимым. Если смотреть по карте, то до Сенькиного Погоста было рукой подать, всего то шестьдесят верст. Да он от своего терема до цехгорода минут за десять добирался, а там пятнадцать верст! Веснян думал что ну час ехать будут, ну два. Но куда там. Здоровенный аки гридь, Бойдан, цеховой сотник, был туп, и все испортил. Как будто мало того, что их маленький караван с Лябедем и тремя грузовозами, набитыми цеховыми смердам, ползли как черепахи по плохим дорогам. Плохим, это там где они вообще были. Так еще трижды останавливались, пока Бойдан на своем “вездеходе” колесил по окрестностям. Замятные места высматривал, а ведь над ними и так мехсокол кружит. К Сенькиному Погосту они подъехали только к полудню, хотя выехали с рассветом. И снова остановились. Веснян вспылил, но как учили его в византийской схоле для управников, виду не показал. А только глубоко вздохнул, и выдыхая, медленно досчитал до десяти. Помогло. Он даже улыбнулся и жизнерадостно помахал рукой Бойдану, который подкатил к коложиру на своем вездеходе. Бойдан, торчавший до этого в открытом люке, внимательно посмотрел на Весняна, и ловко выбравшись из колоброни, спрыгнул рядом.
— Ноги разомну — пояснил он вскинувшему в немом вопросе брови Весняну. Веснян почти мгновенно наполнил вином второй стакан. И протянул его Бойдану. Тот принял чудное изделие синего византийского стекла без всякого почтения, схватил небрежно, как мужик ломоть хлеба.
— Что встал то сотник, будешь разведывать, или чего? — спросил Веснян, и тут же пожалел. Вышло у него это пренебрежительно. А вояки люди гордые. Затаит еще злобу.
— Я еще раз спросить хочу — начал было Бойдан.
— Дорогой ты мой человек — прервал его Веснян, — Знаю что ты спросить хочешь, но ничего сказать не могу. Знаю лишь что лихие люди на Сенькин Погост к завтрашнему подойти должны, знаю что приманить их Лябедью надо, знаю что уйти никто живым не должен, и все это уже сказал тебе. Вот и печать цеховая на это дело есть. — Веснян уже не в первый раз показал Бойдану бланк с отливающей разноцветьем печатью, с протравленной бумагой. Красиво все и по делу, да только Бойдану откуда знать, что бланк такой для писем князю используют, а печать Веснян у отца спер. Потому как старый дурак, хоть и третью всей торговли цеха заведовал, высокого образования не имел, и дальше носа своего стариковского не видел.
Вот и сейчас, как только цех зазевался, так уж монастырь прям под их сторожкой, на старых могилах, свою заимку поставил, и теперь из земли не то железо, не то камень тянут. А ведь пройдет лет десять, или сто, и цеху то место ой как понадобиться. Или нет. В любом разе, дать сейчас монастырским по носу, а потом еще и героем себя выставить — очень для начала Весняну полезно будет. А то не воспринимают его всерьез, не чувствуют за ним мысли глубокой и дела дельного. Это от того что Веснян в тени отца стоит. Надо просто подсветить себя поярше. Или, как говорили греки многомудрые в схоле: “Старайтесь проявить себя при любой возможности. Если возможностей нет, создайте их сами”. Веснян планировал вернутся в город завтра уже не просто как вавула что со всякой шелопунью от лица цеха говорит, а разбойников истребителем, и мирян спасителем. И голову Лядины прямо в цеховой Красной Горнице на желтые доски мореного дуба бросит. Чтобы старичье цеховое дерзость Весняна видело, и впредь вело себя тих…
— Да видел я ужо, — прервал Бойдан приятные мысли. И махом выпил византийское вино, как пьяница сивуху. Хекнул.
— Это ж… Это ж вино византийское, сладкое… — даже растерялся Веснян, — Его же смаковать надобно, в нем же прелесть великая есть.
— Вот как? — хмыкнул Бойдан. — Ну налей еще, не распробовал.
— Поехали уж! — вздохнул Веснян, и спрятался в коложире, вина Бойдану не налив. Тот постоял сумрачно на Весняна глядя, но потом скрылся, и караван дальше пошел.
Да и чего уже томиться, вон Стенькин Погост. Пятистенный острог, с двумя дюжинами душ из инвалидной командой внутри, с низенькими покатыми стенами из рваного камня. На холме стоит, если бы тут тать какой случился, уже бы тревогу подняли. Спокойно к воротам можно ехать.
Веснян опять глубоко вдохнул, и выдохнул, до десяти считая. Не помогло. Вино горчить стало. Ох и притомила его эта поездка. Решено, больше он никогда из града по окрестностям мотаться не будет. Не его это, вон пусть Бойдан мается, ему нравится. При мысли о сотнике, Веснян скривился, ополовинил стакан вина не чувствуя вкуса. Спохватился, скривился еще больше, и привычно уже глубоко вдохнул.
Между тем они уже к самым воротам Сенькиного Погоста подъехали, и Бойдан, из вездехода по пояс высунувшись, зычно гаркнул:
— Эгегей, служивые, открывай ворота, городские приехали, девок вам портить!
Дальше все закружилось стремительно. Сзади ухнуло. Весняну почудилось что земля стеной встала. Веснян не сразу понял что это его коложир сзади подбросило, а потом об землю шваркнуло. Водителя ударом в окно выбросило, а Весняна по мягким сиденьям помотало. Только Веснян немного от изумления отошел, в груде битого стекла от окон и бутылок копошась приподнялся, как увидел как вокруг него пули дорогущую обивку сидений рвут. Веснян закричал по бабьи тонко, и полез из коложира прочь. Вылез, весь в крови, стеклом изрезанный, кинулся было к своим, увидел сзади чадногорящий вездеход, с безжизненно повисшим Бойданом в люке. Кинулся в другую сторону, увидел Лябедя перевернутого. Тут кто-то его его за ногу схватил, и на землю потянул. Веснян упал, закричал, вырвался, вскочил было на четвереньки, и прочь побежал, да не долго. С разбегу врезался в смерда с самострелом дисковым. Упали оба, смерд, в цеховой форме со знаками, посмотрел на Весняна злобно, да так что сердце захолодилось. А потом самострел на него повернул. Веснян хотел крикнуть, что свой он, да не успел. Смерда как будто великан копьем ударил. Расплескало его по всей округе, самострел в одну стороны, ноги в другую. Юшкой как из ведра на Весняна брызнув, отлетел он прочь, кишки из разорванного тела волоча. Веснян повернулся в другую сторону, чтобы не смотреть на такое, и пополз прочь. Полз и полз, не слыша что вокруг бой затих, только один железный глухой стук тяжелого самострела еще некоторое время длился.
— Эй служивые! — это с Сенькиного Погоста крикнули, — хотите живым уйти? Бросай оружие! Мне тот, колобронь нужна, ваши головы пусть с вами остаются!
— А пошто нам знать что не брешешь?! — крикнули смерды, которые успели залечь на земле, вокруг горящей техники, вжимаясь в промоины и ямки.
— А если нет, то зачем я говорить с вами буду? Я ж вас перебью, сами понимать должны! Бросай самострелы и иди прочь!
— Без оружья не уйдем! — гаркнул в ответ смерд с безобразным шрамом через все лицо, — прийдем в град без самострелов, цеховые купцы ноздри повырывают и в степь на сторожки сошлют! Колобронь бери, а нас отпускай!
Некоторое время было тихо, и только Веснян, тихонько подвывая, все полз и полз, как он думал, прочь. Но полз он прямо к воротам острога.
— Идитя! — гаркнули со стены.
Цеховым смердам дважды повторять не пришлось. Вскочив на ноги, но все же низко пригибаясь от греха, они побежали прочь, не забыв забрать с собой нескольких стонущих раненых.
Подождав некоторое время, ворота острога открылись, и мимо Весняна протопало несколько десятков человек, которые споро начали переворачивать трупы, осторожно заглядывать в колобронь. Споро дорезали найденного раненого. Веснян замер, уткнувшись лицом в дорожную грязь, и дышал мелко и часто. А потом и вовсе перестал, потому как совсем рядом встали. По хозяйски встали, широко расставив ноги.
Веснян затаился и ждал. Ждал, как ему показалось так долго, что моря уже бы могли высохнуть и наполнится водой.
— Ну что? — зычно крикнули над головой Весняна.
— Лябедь без шести колес, на брюхо сел, не утащим!
— Вездеходу хана!
— Один грузоход целый почитай, — радостно крикнул третий, — Ослоп водилу прострелил, тут тока помыть и ехать можно!
— Ослоп ты где?
— Тута я, на стене! — отозвался тот, — Я еще и этого, из коложира спас, его свой хотел прострелить.
Лядина кивнул, отмечая одобрительные крики. Молодец Ослоп, надо выделить. Лядина опустил глаза рассматривая цехового, что таился у его ног, надеясь прикинуться мертвым. Зря, видели же как ползет, нарочно не дострелили, платье больно богатое. Лядина, присмотрелся внимательнее в красиво стриженный, по византийской моде, затылок, бросил взгляд на испачканный в крови зипун из тонкого льна с затейливой вышивкой. Лядина даже крякнул от удивления, когда узнал цехового.
— А ну, братие, подь суды, — сказал Лядина чуть не вполголоса. Но его услышали. Подождав когда вокруг встанет первые человек десять, он кивнул на цехового. Того подхватили под руки, и на ноги поставили. Придержали, а то шатался. Лядина ослабил железные цепи своей воли, и его гнев, до того скованный, зашевелился, заурчал. Лядина выпрямился, медленно, как бронестворки раскрывая веки, и по сторонам оглядывая шайку. Ловя взгляды своими, стремительно светлеющими от накатившего бешенства глозами. Удостоверившись в том что никто глаз от него не отводит, он наконец повернулся к Весняну. Так долго подавляемый гнев, как зимний шатун из берлоги, с ревом рвался наружу, аж в горле клокоча.
— Ну что, цеховой, — просипел Лядина, и вытащил свой особливый, хитро изогнутый ножик. — Ссссучья мразь, срамной уд, гниль… — Рот пересох так, что он скорее шипел, чем говорил. Губы его скривились, обнажая желтые кривые зубы с острыми сколами. Схватив Весняна прямо за кровавый отворот зипуна, приблизился к нему в плотную, и уже не сдерживаясь, заорал диким, нечеловеческим голосом:
— Ты кого уметами назвал? Нешто думал что я тебе не отмщу? Да будь ты хоть князь, я Лядина с тебе за каждое слово спрошу!
***
- Угрин — венгр
- Колобронь — колесная бронетехника
- Щища — вор, бродяга
- Стратиг — военачальник
- Шубаш — военачальник
- Ипат — воевода
- Балий — врач
- Ослоп — жердь, дубина
- Вавула — краснобай
- Лядина — заросль